Некоторые не уснут. Английский диагноз
Адам Нэвилл
Тайные миры
Что может быть лучше диких лесов, свежего воздуха и других благ первозданной природы? Вот только чтобы ей насладиться, нужно принести жертву исконным хозяевам земли.
Говорят, что в большом белом доме на холме появляются ангелы. Тварь, замотанная в изъеденный молью клетчатый плед, существо, сделанное из костей и наряженное в драную ночную рубашку – разве они ангелы?
Воспоминания о прошлом стираются, и скоро в голове остается только одна мысль – «мне нужно молоко». И только Мать может подарить ощущение прохладной влаги на губах.
Омерзительный лес, нарисованный человеческим дерьмом – фекальный дендрарий на стенах цвета морской волны. И это только малая часть того, во что превратилось образцово-показательное жилище молодого профессионала из Западного Лондона. Во славу Богини, узрите посвященный Ей храм грязи!
Адам Нэвилл
Некоторые не уснут. Английский диагноз
Редакторский проект Марата Нигматулина
© Нэвилл А., 2022
© Локтионов С. В., пер. с англ., 2022
© ООО «Издательство Родина», 2022
Куда приходят ангелы
Половина тела у меня ноет, как гнилой зуб. Боль проникает до самых костей. Левую руку и ногу колет, словно ледяными иголками. В них уже никогда не вернется тепло. Вот поэтому бабушка Элис и находится здесь. Сидит на кресле у изножья моей кровати, ее морщинистое лицо скрыто тенью. И все же молочный свет, проникающий сквозь тюлевые занавески, отражается в ее юрких глазах, блестит на желтоватых зубах, оскаленных в ухмылке, которая не сходила с ее лица с тех пор, как мать впустила ее в дом, приготовила ей чашку чая и провела в мою комнату. От бабушки Элис пахнет, как от сливных труб за муниципальными домами.
– По крайней мере, одна половина у тебя здорова, – говорит она. На ее тощую ногу надет металлический ортез, ступня под шарниром обута в детскую туфельку. Я знаю, что это невежливо, но не могу оторвать взгляд. Ее здоровая нога заплыла жиром.
– Они отняли у меня руку и ногу. – Здоровой рукой она вынимает мертвую конечность из кармана своего кардигана, и та падает ей на колени. Маленькая и серая, она напоминает мне кукольную. Я отвожу взгляд.
Она наклоняется ко мне со своего кресла, и я чувствую в ее дыхании запах чая.
– Покажи, где тебя трогали, малыш.
Я расстегиваю ворот пижамы и переворачиваюсь на здоровый бок. Увидев мой шрам, бабушка Элис не теряет зря времени, и ее короткие толстые пальцы начинают ощупывать сморщенную кожу моего плеча, но не касаются тех полупрозрачных мест, где меня хватала рука. Глаза у бабушки Элис округляются, губы растягиваются в стороны, обнажая десны, скорее черные, чем розовые. Кукольная рука на бедре подрагивает. Бережно прижимая ее к груди и гладя заботливыми пальцами, бабушка Элис кашляет и садится обратно в кресло. Когда я прячу плечо под пижамой, бабушка Элис продолжает смотреть на него немигающими глазами. Она, похоже, разочарована тем, что я не дал ей насмотреться вдоволь. Она облизывает губы.
– Расскажи, что случилось, малыш.
– Я откидываюсь на подушки, смотрю в окно и сглатываю подступивший к горлу ком. Меня слегка мутит, и я не хочу вспоминать, что случилось. Ни за что.
– В парке через улицу, за металлическим забором я вижу обычный круг мамаш. Закутанные в пальто, они сидят на скамейках возле детских колясок, либо прогуливаются, удерживая на поводке рвущихся бегать собак, и следят за игрой детей. Те карабкаются по «лазалкам», носятся по сырой траве, визжат, смеются, падают и плачут. Замотанные в шарфы, одетые в теплые куртки, они снуют среди голодных голубей и чаек. Тысячи белых и серых птичьих фигурок что-то выискивают в земле у них под ногами. Наконец, птицы испуганно взлетают дугой, поднимают свои пухлые тельца в воздух, громко хлопая крыльями. И дети на мгновенье слепнут от страха и возбуждения, вызванных краткосрочным ураганом из пыльных крыльев, красных лапок, острых клювов и испуганных глаз. Но они – дети и птицы – здесь, за частоколом железной ограды, в безопасности. За ними пристально следят их внимательные мамаши. Только здесь детям позволено играть после того, как я вернулся домой. Один. В н