Мы остаёмся
Юлия Ива
У Жельки Кольцовой беда – спасая постороннюю женщину, погиб её единственный близкий человек – старший брат Сергей. Все вокруг говорят, что он совершил подвиг, а Желька хочет понять, почему брат пошёл на риск, не подумав о ней. Горе затягивает её в свой омут, и девочка не знает, как жить дальше, да и нужно ли?Глеб был общительным и смелым, пока несчастный случай не разделил его жизнь на до и после. Его новая реальность – инвалидное кресло, а круг общения – родители и… Желька.Эти двое опустошены и ничем не могут помочь друг другу. Или всё-таки могут?
Юлия Ива
Мы остаёмся
Глава 1. Пробуждение
Мне снилось, что всё хорошо. Зима. Сугробы искрятся под фонарями. Серёжка идёт домой и несёт новогоднюю электрическую гирлянду в прозрачной коробке. Гирлянда почему-то работает, и разноцветные огоньки озаряют его лицо и руки. Я смотрю на него в окно, а Серёжка меня не видит, просто шагает и улыбается…
Последние недели я живу, как рыба зимой: полуживая-полумёртвая замерла на дне. Не вижу, не слышу, не помню. Изредка кто-то выдёргивает меня из тёмной глубины. Ледяной воздух обжигает лёгкие, кровь бешено пульсирует в голове, мозг готов взорваться. Боль – будто живьём в костёр положили. Лучше в костёр. Лучше что угодно, только не это…
Меня отпускают – и снова вокруг глухая беспамятная мгла.
Но вот опять вырвали из мутной толщи:
– Дочка, просыпайся. – Тряхнули за плечо: – Вставай, в школу опоздаешь.
Я откинула тяжёлое одеяло и села. С трудом разлепила глаза. В школу? Бред.
Агуша торчала надо мной, еле помещаясь в тесный закуток между диваном и старым письменным столом.
– Какая школа? Не пойду… – Я зажмурилась и хотела лечь. Спать! Я теперь всё время сплю, если меня не трогают. Во сне не помнишь плохого и кажется, что можно жить дальше.
Крепкая рука вцепилась в плечо, не дав свалиться на подушку:
– Пойдёшь как миленькая!
Агуша приехала в наш городишко из глухой Нижегородской деревни, когда окончила восьмилетку, то есть, лет пятьдесят назад, но густое протяжное О в своей речи сохранила до сих пор: «По-ойдё-о-ошь».
Я помотала головой. Агуша свела густые брови к переносице, упёрлась в меня суровым взглядом и отчеканила:
– Бросить учёбу я тебе не дам!
Как будто на свете нет ничего важнее учёбы! Как будто у меня осталось хоть что-то важное…
Я посмотрела на портрет над столом. Серёжка на нём улыбался. Так открыто и счастливо улыбался, что хотелось умереть на месте.
Агуша вдруг прижала мою голову к большой груди. На бабке был махровый халат, шершавый, как тёрка, щёку неприятно закололо. Крепкая ладонь погладила по макушке, прошлась по спине. Я замерла. За два года, что я прожила у бабки, она ни разу не пыталась меня обнять или ещё как-то приласкать. Да и мне на фиг не нужны телячьи нежности! Вообще не понимаю этих киношных обнимашек. Тошнит, когда девчонки из класса после каникул с визгом и писком бросаются тискать друг друга или оставляют комменты под фотками: «красотуля», «нереальная», «бомбическая».
Не отводя глаз от портрета, я выскользнула из-под тёплой руки и отодвинулась к спинке дивана.
Агуша тоже глянула на Серёжку и шумно, как корова, вздохнула:
– Горе горем, дочка, а жить надо!
Горе?! Хотелось расхохотаться ей в лицо, но смех наверняка перешёл бы в истерику, и я прикусила сустав указательного пальца, чтобы сдержаться. Нет у Агуши никакого горя! Она на работу вышла через неделю… Может, раньше бы вышла, но боялась меня оставлять одну. А тут соседка вызвалась меня караулить, и она отправилась чинить свои дурацкие швейные машины. Пока меня всё глубже засасывало отчаяние, она оформляла какие-то документы, занималась домашними делами, ходила в магазин и даже смотрела телевизор.
– Что делать, его не вернёшь… – Агуша повернулась к окну и раздвинула коричневые шторы. Сквозь тюль в комнату хлынуло яркое солнце. Я с непривычки зажмурилась. Почему оно такое яркое? – Ну давай, собирайся. Каша на столе.
Она не отстанет. Если даже уйдёт на работу, начнёт звонить со своего допотопного кнопочного мобильника и спрашивать, где я, а если отключить телефон, вечером устроит такой разнос, что останется только леч