Нужен мне работник

Дарья Зарубина

«…– Шел бы домой, Василич, – вполголоса проговорил он, досадливо качая головой. – Ну не дело это. У всех родня в работниках. Ты что мне дисциплину нарушаешь в колхозе? Этак все начнут к работникам ходить.

Дояр оглянулся, бросил на председателя горящий страшной яростью взгляд, но тотчас опустил глаза и, ссутулившись, побрел прочь от сарая.

– А ты куда смотришь, молокосос? Не хватило тебе того, что уже натворил! – напустился было председатель на Гришуню.

– Ничего я не делал, дядя Савва, сто раз тебе повторял! – отозвался паренек. – А Варька дура, сама…

Он недоговорил. Оба оглянулись на зоотехника и замолчали. Гришуня подошел к сараю, затолкал внутрь стоящую столбом мертвую Варю, запер двери, фыркнул и пошел восвояси.

Председатель обернулся к Жаркову.

– Ну, вот и увидел работников, – проговорил он серьезно. – Вот она, особинка знаменская…»

Дарья Зарубина

Нужен мне работник

Жердина была крепкая, толстая, раскалившаяся на солнцепеке, так что казалось, будто само дерево пышет жаром, стараясь сдержать янтарные смоляные слезы. Жарков потрогал ее, удивился, что такую хорошую жердь пустили на загородку. Старик не понял жеста. Видно решив, что приезжему неохота пачкать ручки, сам дернул слегу, вытягивая ее слева от стойки ворот, потом вторую, третью. Дорога была открыта. Жарков миновал ворота, старик провел следом за повод холеную блестящую лошадь.

– А что это у вас в такое пекло люди в поле? – спросил Жарков, вытирая испарину. – Народа не жалеет ваш председатель.

– Так это ж работники, – отмахнулся старик, – что им сделается? В этом году сено хорошее. Жаль будет, если перегорит.

– А работников не жаль? – буркнул себе под нос Жарков.

– Вы, Алексей Степаныч, ничего плохого не подумайте, – заторопился оправдать своих старый почтарь, – председатель у нас хороший, добрый, за всех сердцем радеет. И народ отзывчивый, открытый. А работники – это уж так повелось. Еще в тридцатые годы. А то вижу, что вы нас осуждаете.

– Да с чего бы мне вас осуждать, Егор Семеныч, – отозвался Жарков. Он снял куртку и шел рядом с подводой, на которой ехали его вещи: тощий фанерный чемодан и клетчатый узел. Хотелось снять сапоги и пристроить их рядом с чемоданом, а самому пойти пешком, зарываясь босыми ногами с золотистую пыль. Но Жарков крепился и не снимал. Деревню он знал хорошо. Городским стал недавно, как на учебу приехал. А до этого был таким же, деревенским. И знал, что покуда идет он за подводой по деревне, хоть, кажется, и не видать никого, а всякий через занавеску его сейчас рассматривает. И это первое впечатление потом колом не выколотишь, топором не обтешешь. А что это за «молодой специалист», раз без сапог ходит? Уважение в деревне приобрести трудно, удержать еще труднее, а потерять – и оглянуться не успеешь. За своих деревенские горой. Только чтоб в эти «свои» выбиться, всей жизни не хватит.

Жарков бывал по ту сторону занавески, знал, что творится сейчас в головах у деревенских, какие мысли бродят. Как перешептываются, обсуждают. Какую на первый взгляд снимут мерочку, по той и сошьют общее мнение.

Поэтому он шел выпрямившись, подняв голову. Пот бежал по позвоночнику, а ноги в сапогах горели огнем. И сейчас пожалел Алексей, что оставил на отвороте зеленый ромбик сельхозтехникума. Пшеничный сноп на значке так и сиял в солнечном луче, словно хвастаясь своей новизной, с головой выдавая неопытность хозяина. Поплавок прицепил для солидности, чтоб сразу видно было – молодой специалист, и только теперь понял, как смешно выглядит тот на его поношенном пиджаке. Но Егор Семеныч обращался к Жаркову почтительно, временами даже как будто заискивал. И Жарков убедил себя, что пользы от значка все-таки больше.

На дороге скребли лапами пыль пегие куры. Почтарь шел медленно, словно и не страдая от зноя, сонно шагала лошадка. Большая курица, не желая замечать ни людей, ни лошадь, продолжала копаться в пыли. Старик нагнулся, подцепил негодницу широкой ладонью и выдворил на лужайку. Ряба обиженно раскудахталась, хлопая крыльями.

– Ой уж, мать моя, как ты грозна.