Поперек горла

Вета Макаревич

На первый взгляд Костя – очередной бесперспективный подросток: разочарование семьи и изгой в классе. Но втайне он ведет напряженную борьбу. Костя не понаслышке знает, что такое насилие, попытка самоубийства и зависимость. А еще он смертельно хочет любить.«Поперек горла» – это не рассказ о трудном подростке и не исповедь булимика. Это повесть о жизни подростка, которым может оказаться ваш сын, девушка по соседству или незнакомка, встреченная в метро. Книга содержит нецензурную брань.

Поперек горла

Вета Макаревич

© Вета Макаревич, 2019

ISBN 978-5-0050-4165-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Одна в доме напротив, три дальше по улице, старая безлюдная во внутреннем дворе, две в торговом центре – Всего в этом районе около шестнадцати аптек. Я знаю их всех, и меня там, кажется, тоже знают.

Рядом закуривает мужчина. Я осторожно, чтобы он не заметил, делаю шаг в сторону. Не хватало только, чтобы куртка пропиталась дымом, у нас в школе с этим строго – учуют и сразу ведут к завучу, а мне и так хватает проблем с администрацией. И никто не поверит, что ты просто ждал автобуса, а рядом курил какой-то осел.

Но я отвлекся. Аптеки.

С наступлением темноты кресты аптек загораются, сигнальными огнями высвечивают маршрут. Зеленый – замечательный цвет, это цвет безопасности, стабильности и обезболивающего. А внутри аптек, к какой бы сети они ни относились, все всегда одинаково. Стенд с витаминами, стенд с медтехникой. Ближе всех к кассе – стенд с сезонными препаратами; весной это антигистаминные, зимой – от простуды и гриппа. А за спиной фармацевтки ящик с наклейкой «по рецепту».

Если и гулять зимой, то только вечером, когда загораются огни витрин. В остальное время все белое, и зима – самое гадкое время года, потому что белый – самый гадкий цвет. Может, поэтому я такой бледный.

Стоит мужчине раскуриться, как подъезжает автобус. Мы оба заходим внутрь, я останавливаюсь у окна, а сам продолжаю наблюдать за тем типом. Он садится неподалеку, кладет ладонь на поручень; у него короткие и плоские, словно расплющенные дверью ногтевые пластины. Это самый мерзкий тип мужчин: раздавшийся вширь, почти лысый и с огромными волосатыми лапищами. Это самый мерзкий тип мужчин; а ведь на меня, наверное, с моими тощими фиолетовыми ручками и безразмерной курткой, смотрят с таким же отвращением.

Помню лицо девушки, у которой год назад я покупал рецепт на феназепам. Ей я тоже, кажется, не понравился.

– Тебе сколько лет вообще? – первым делом спросила она.

Я накинул два года и сказал, что семнадцать; она не поверила. Затем достала рецепт и протянула руку для денег. Смотрела, как я проверяю рецепт, – я вообще-то знаю, как их надо оформлять, долго изучал те, что выписали мне в пнд. Я боялся, что наткнулся на мошенницу, но все было верно. И я заплатил.

– Кажется, я что-то делаю не так, ты же еще ребенок, да? – Девушка улыбалась, прося переубедить ее.

Я не ответил. Она взяла деньги и ушла.

К окну можно не оборачиваться, ничего нового там не увидишь. Да и стекло все равно запотело. Я ненавижу зиму.

Учительница литературы отмеряет шагами класс. Ее широкий каблук стучит с глухой уверенностью в собственной правоте. Ее каблук звучит так же, как мой отец, рассказывающий о настоящих мужчинах. Обычно это вгоняет в сон, но сегодня я против воли слушаю с предельным вниманием.

– Если сравнивать с условным оригиналом, в стихотворении Пушкина есть существенное отличие: перед тем как Иуду уносят в ад, его оживляют вновь, вдыхают в него жизнь, от которой он отрекся. И в аду дьявол встречает его лобзанием, сжигающим кожу на Иудином лице.

У меня сводит желудок. Я уже сотню раз пожалел, что позавтракал сегодня. Кажется, поднимается давление: краснеет лицо, уши и глотку словно заливает свинцом. Она мусолит этот чертов поцелуй с начала урока.

Не поднимая руки, перебиваю:

– Так что за оригинал? Вы говорили, что это подражание, но так и не сказали кому.

Каблуки в замешательстве прекращают отсчет.

– А, ну да, подр