Назад к книге «Искушение писателя» [Дмитрий Дубов]

Искушение писателя

Дмитрий Дубов

Всё очень просто: писатель, который раньше писал очень крепкую, но невостребованную прозу, решает перейти на более лёгкий и читаемый миллионами жанр. С первым романом всё выходит лучше некуда, но затем с Аристархом – главным героем повести, – начинают творится странные вещи. Сначала от него уходит жена, которая не смогла вынести конъюнктуры со стороны мужа, а потом начинается и вовсе чертовщина…

Человек настолько несовершенное существо,

Что не может придумать ничего такого,

Чего не было бы на самом деле.

***

Новое утро ворвалось в жизнь Аристарха совершенно неожиданным образом. Он проснулся весь в поту с чувством, что его медленно поджаривают на огромном костре.

– Ну и дела, – промычал Аристарх, открывая глаза, которые тут же пришлось зажмурить от слепящего солнца.

Лишь минут через пять потрёпанного вида мужчина средних лет в потёртом халатике понял, что же случилось: на окне не оказалось штор, поэтому солнце забралось к нему в кровать и стало нещадно жечь.

***

Недавно Аристарха приняли в союз писателей, после чего он несколько дней мотался по гостям и показывал всем заветную корочку.

– Вот теперь я настоящий писатель! – восклицал он при этом.

Почему же нет штор?

Ответ пришёл не сразу. Перед этим Аристарху предстали ещё некоторые непонятные факты: гардероб жены Варвары был выпотрошен, и по большей части – пуст, а его – не тронут. С посудой тоже творилось что-то неладное: чего-то не хватало, а остальное находилось в полном беспорядке.

Впрочем, нехватку на кухне Аристарх вычислил только по отсутствию любимой жёниной кружки.

В ванной комнате бардак достигал апогея: вся мужская парфюмерия была свалена непосредственно в ванну, а женская – отсутствовала.

Что случилось? – Этот вопрос одолевал писателя до тех пор, пока его не пробрал голод от стресса, и он не заглянул в холодильник.

– О, господи! – вырвалось у писателя.

Хотя, на самом деле, в том, что в холодильнике вместо таких вкусных молочных сосисок лежал только сложенный вчетверо лист бумаги, Господь был не виноват.

Аристарх взял лист в руки и развернул его. Надпись, сделанная аккуратным почерком и дрожащей рукой, гласила:

«Я ухожу. Пока ты не поймёшь истинного своего предназначения, и будешь гоняться за деньгами, я не вернусь к тебе.

Прощай.

P.S. Все деньги в твоём пиджаке, а продукты я забрала, ведь надо же мне чем-то питаться первое время.

Варвара».

Чуть ниже было приписано что-то ещё, но тщательно зачёркнуто так, чтобы невозможно было прочитать.

***

Лист выпал из разжавшихся пальцев и, безыскусно планируя, лёг на чистенько вымытый линолеум.

Аристарху вспомнился вчерашний вечер, который стал …дцатым в череде посвящений долгожданным корочкам.

– Теперь ты должна любить меня ещё сильнее! – мычал он своей жене, еле удерживая своё не грузное тело на ногах. – Ведь я – настоящий писатель. Признанный мил… мил… милёнами.

– Жаль, что не психиатрами, – прошептала на это Варвара, не поворачивая головы и продолжая мыть посуду.

– Чё ты молчишь?! – рыкнул Аристарх и дал кулаком по столу.

При этом посуда заметно продвинулась к краям.

– Я и так тебя люблю, – ответила Варвара. – Мне не важно, кем ты стал, или кем ещё станешь, а всегда было важно одно: кто ты есть!

– Ах, не важно?! – Пьяный писатель хотел сказать что-то ещё, но тут его мысли, как это часто бывает у пьяных, перекинулись в другое русло, и он забыл, что хотел ответить.

Затем был чай и лёгкое просветление рассудка, свойственное не многим представителям пьющей диаспоры.

– Ты, наверное, злишься на меня за то, что я столько пью? – спросил Аристарх, не выговаривая некоторые буквы.

– Я не злюсь, дело не в этом.

– А в чём тогда?

Аристарх поднял глаза от своего бокала, и они встретились с глазами той, которой он когда-то говорил, что она ему дороже всего.

– В чём? – переспросила Варвара. – Да в том, что ты размениваешь свой дар.

– То есть как? – удивился Аристарх.

– Из-за чего тебя приняли в союз писателей и дали эти чёртовы корочки?

При употреблении эпитета «чёртовы» по отношению к предмету своей гордости, символизирующему дальнейшее процветание, на его скул