Примерно в 9:50, пропустив на места E и F молодую пару из Киева, я выключил телефон.
Сто минут спустя, около половины первого по рижскому времени, снова включил его.
Публичная развязка Сашкиной драмы уложилась в эту сотню минут. Он пришёл на матфак в 11:25, пока я жевал бутерброд в самолёте над Балтийским морем и ни о чём не подозревал.
Я даже не знал, что у Сашки Лунина была драма. Он писал мне из Юрмалы, но ни разу не заикнулся о Кире. Я потом специально перечитывал его сообщения. Ни одного намёка на Киру. Сплошная фантастика, политика, погода и вариации на тему «приезжай – вздрогнем!»
Вплоть до письма, отправленного в день моего прилёта. В 11:11. Четыре единицы. Вернее, пять, если вдобавок поделить 11 на 11. Он меня ещё в шестом классе доставал этим ребусом. «В каком времени суток пять единиц? А? Ну в каком?» Отлично помню, как он спрашивал и хихикал – по-своему, по-доброму. Он и сейчас так смеётся. Добрее всех.
Я включил телефон, пока ждал багажа. На табло уже горел Stockholm, но лента ещё не двигалась. Все мои попутчики выстроились вдоль неё вальяжной шеренгой.
Телефон выдал несколько трелей. Сообщение от мобильного оператора: V?lkommen till Lettland! и т. д. Напоминалка с французскими глаголами. Семь писем в почтовом ящике, включая ссылку на танцующих медведей (от жены), четыре ненужных извещения (от социальных сетей) и очень странную исповедь от Alex Lunin.
Ни вступления, ни пояснений не было. Сашка часто так делает, когда сильно нервничает. Перескакивает с внутренней речи на внешнюю без предупреждения. Словно забывает, что у разных людей в голове разная информация.
«Понимаешь, – писал Сашка, – среди прочего сброда у меня в голове орудует сентиментальный подонок. Он каждый день представляет, что Кира умерла. Физически умерла. Утонула в море, попала под грузовик, ангину запустила. Мало ли что бывает.
Но нет, чёрта с два, – продолжал Сашка. – Она переживёт этот август, этот сентябрь, этот год бесконечный, и будет жить дальше, все пятнадцать тысяч своих крошечных «жизней». Или сколько ей ещё положено по статистике. И сентиментальный подонок не может ей этого простить. Само собой, удельный вес этого подонка во мне уменьшится со временем, то есть я хочу верить (какой-то другой, более парадной частью себя), что уменьшится. Но до полного бессилия он не съёжится никогда. На это просто не хватит оставшихся лет моей жизни.
Я, – настаивал Сашка, – не выгораживаю других обитателей своей головы. Я хочу припечатать их всех, без разбора, запоздало и не всегда заслуженно. Всех. Потому что они орудуют днём, когда есть иллюзия выбора, а сны по ночам вижу только я: бесцветная, дырявая, рваная связка. Посредник – безвольный, безголосый и затюканный. Призрак на побегушках у призраков. Понимаешь?»
Я, мягко говоря, не понимал. Отчётливо помню, как подумал, что Сашкин ящик хакнули и теперь шлют с него лютый спам из бескорыстной любви к искусству.
Там было ещё много текста, очень много, но в аэропорте я его не прочитал. Во-первых, дёрнулась и поползла багажная лента, а во-вторых, телефон в руке заверещал. Кто-то звонил мне с местного номера.
– О да! – воскликнул я, поедая глазами отверстие, из которого вываливались сумки. – Алло!
Я думал, это Сашка. Иначе бы ответил по-европейски. Назвал бы сразу своё имя. Но кто, если не Сашка, мог звонить мне с латвийского номера?
– Здравствуйте, – сказал чужой женский голос. – Это Константин?
– Да.
– Константин Зарубин?
Женщина произносила моё имя с чётким «о» в безударном слоге. Интонация была ровная, сухая.
– Совершенно верно.
– Извините, что мы вас беспокоим. Вы в Риге, да?
– … В аэропорте, – нехотя подтвердил я. – А с кем имею честь?
– Что? – не поняла женщина.
– С кем я разговариваю?
– Простите. Это из полиции вам звонят.
– Ого. Это по какому же поводу?
– У нас находится человек. Александр Лунин, гражданин Республики Словения. Он утверждает, что знаком с вами. Это правда?
Пока она говорила свои удивительные слова, на ленте показался мой тёмно-синий походный гроб на колёсиках.
– Правда.
– У вас сейчас есть время? Вы можете приехать к нам? В такси надо просто сказать: «У