Теократия отбросов

Чак Паланик ("Палáник" в России, "Пόланик" на американский манер и "Палагнюк", если вспомнить об оригинальном звучании украинской фамилии писателя) поддался тенденции окружать сочинения приквелами, сиквелами или, на худой конец, ремиксами. Он уже выпустил в 2012 году довольно удачную расширенную версию "Невидимок" ("Invisible Monsters"), русское издание которой остается под вопросом, и "угрожает" в 2015-м порадовать мир графическим продолжением культового романа "Бойцовский клуб" — "Fight Club 2". По замыслу Чака, сюжет сиквела разворачивается спустя десять лет после событий первой части. Рассказчик женат на Марле; супруги живут в пригороде и воспитывают ребенка. Нормальная во всех отношениях easy life навевает на главного героя невыносимую скуку. Тут-то, как черт из табакерки, и появляется иллюзорный массовик-затейник Тайлер Дерден, который похищает ребенка и заставляет всех пожалеть об утерянных радостях спокойной жизни.

Но это в будущем, а пока читатели могут познакомиться с новинкой августа — русским изданием романа "Обреченные" (Doomed), второго в цикле о малышке Мэдисон Спенсер, самой сварливой и заумной девчонке на свете, убитой в свой 13-й день рождения и попавшей в ад.

"Если в ад попадают из-за низкой самооценки, это как раз мой случай" ("Проклятые").

Начало циклу о Мэдисон положил роман "Проклятые" (Damned), который стал для Паланика "лекарством от тоски и способом борьбы со смертью матери" (мама писателя скончалась в 2009 году). Книга действительно получилась веселой — насколько это вообще возможно для Паланика.

Чак называет свой стиль transgressive fiction. Слово "transgressive" переводится на русский, как "предполагающий совершение проступка или пересечение границы" или просто "греховный". Паланик видится мне ликующим физиологом-мизантропом. В его мирах все плохо и с каждой страницей еще хуже, а хэппи-энд наступает, когда "совсем кирдык". В рассуждениях о поэтике Паланика любой заштатный фельдшер даст фору светилам литературоведения. Люди, говорит Чак, бесконечно или выделяют какую-нибудь жизненно важную слизь, или поглощают ее. Тем и живут его вечно потеющие, болеющие, зацикленные на пищеварительной и репродуктивной функциях персонажи.

"Как показывает мой опыт, обычно девочки чрезвычайно умные — пока у них не вырастает грудь. К тринадцати годам люди достигают полного расцвета ума и личностных качеств. Как девочки, так и мальчики. Вспомните Пеппи Длинныйчулок, Тома Сойера. Потом начинаются душевные конфликты, играют гормоны и рушатся тендерные ожидания. После пубертации, как между древнегреческим Просвещением и итальянским Ренессансом, надолго воцаряются темные века. Когда у девочек появляется грудь, они забывают, какими были смелыми и сообразительными. Мальчишки первой эрекции становятся полными дебилами на ближайшие шестьдесят лет" ("Проклятые").

Персонажи Паланика заключены в свои болезни и несовершенства, словно в одиночные тюремные камеры. И парадоксальный оптимизм романа "Проклятые" заключается в том, что стены этой темницы вдруг рушатся. Герои оказываются в аду, где хранится все, что напукало и напотело целое человечество. В мире остриженных ногтей, окурков и плевков мимо урны. В волшебной стране плохих детей, где нет смерти и ответственности, где можно поймать Гитлера за усы, Калигулу за яйца и где валютой служат сладости.

(из российского задачника)

В суровом Чаке Паланике проснулся внутренний ребенок и придумал аутентичный Neverland. Дети любят какодемонов, имея ввиду не то значение слова, что отражено в словаре Брокгауза и Эфрона, а его омонимический парафраз. Детское воображение с удовольствием населяет канализацию самыми разными существами, от кровожадных аллигаторов до героических черепашек-ниндзя. В качестве свежего примера можно привести книги Ю Несбё о докторе Прокторе, которые пользуются невероятным успехом у детей. Герои норвежского писателя сигают в канализационные люки по любому поводу, а всех злодеев побеждают с помощью сверхмощного ветрогонного порошка. Так и персонажи Чака Паланика ловят адских мух и приклеивают им нарисованные крылья бабочек, подтверждая: фантазия ребенка способна расцветить даже самую мрачную действительность.

(отсюда, видимо, он и летел!)

Ад Паланика, кроме того, оказывается отличной точкой обзора, откуда видна суетность людей и ложность большинства человеческих ценностей. Малышка Мэдисон Спенсер, не успевшая при жизни обзавестись грудью, но обладающая словарным запасом председателя Международного философского общества, смачно иронизирует над "досмертниками". Над тем, что "смерть — это Большая Ошибка, которую никто не намерен совершать". Над просмотром ТВ и блужданиями по интернету — самой лучшей подготовкой к послежизни. Над своими знаменитыми родителями, чья "дорога в ад вымощена пиар-ходами".

"Проклятые" не являются лучшим романом Чака Паланика, но книга получилась хорошей — местами очень, местами не очень. И, повторюсь, оптимистичной. Хотя надежда является в аду дурной привычкой наряду с курением, Мэдди объявляет себя неизлечимым "надеждоголиком" и неустанно напоминает:

"Земля кажется нам адом именно потому, что мы надеемся найти тут рай. Земля — это земля" ("Проклятые").

Но жизнь коротка, а смерть бесконечна, и вторгшийся в послежизнь Чак Паланик обрек роман на продолжение. Последовавшие за "Проклятыми" "Обреченные" с их открытым финалом подтверждают намерение автора создать трилогию.

(тоже вредничают на том свете!)

Однако "Обреченные" произвели на меня неоднозначное впечатление. Паланик вдруг надул щеки, какодемоны вспомнили о своем древнегреческом происхождении, а на библейские мотивы пролился пафос. В детский праздник непослушания вмешался взрослый и начал лепить из подручного мусора эсхатологический миф. С типично взрослыми заморочками превращать побасенку о том, как люди пукали, в притчу о том, как они все профукали.

Контраст между первой и второй книгой тем более очевиден, что сюжеты их почти идентичны. Мэдисон вновь пересказывает последние события своей жизни. Но на этот раз перед читателем не позитивная и ворчливая умница, а Плакса Миртл с вычурной лексикой и явным расстройством зрительного восприятия — агнозией. Девочка частенько принимает один предмет за другой и без очков не признает дедушку, хотя тут же угадывает пробу его золотого кольца.

Фокус писательского внимания в "Обреченных" переключается с одного события на другое, заставляя то дивиться причудам голливудских богачей, то подозревать в каждом герое латентного некроманта. В попытках разобраться с детскими обидами Мэдисон мечется между материнским блюзом и игрушечной зоофилией, придается пищевым оргиям и щедро делится с окружающими наркотиками. В ответ родители демонстрируют навыки педагогики на уровне антилопы гну: устав от выходок чада, они отправляют Мэдди в деревню. Там, на грядках, пропалывая фасоль, девочка узнает, что ее миссия — разрешить спор между Богом и Сатаной. И первая проверка на прочность состоится буквально вот-вот! В общем, сочинение Мэдисон "Как я провела лето" могло бы стать школьным хитом на долгие годы…

(интернет подскажет!)

Довольно сложно писать о двух романах сразу, не прибегая к спойлерам. Поэтому тем, кто не читал "Проклятых", возможно, следует остановиться. Дальше — только для тех, у кого впереди "Обреченные".

В первой части трилогии Мэдисон дозванивается до родителей и, мечтая вновь оказаться с ними рядом, пусть даже в аду, берет с папы и мамы обещание писать в общественные бассейны, пускать ветры в переполненных лифтах и почаще давить на клаксоны автомобилей. Согласно правилам трансцендентной арифметики, многократное повторение данных действий любому обеспечит место в аду.

В "Обреченных" Паланик предлагает читателям эту шутку второй раз — а уже пережеванное сильно теряет во вкусе. На основе дочерних советов чета Спенсеров создает религиозную доктрину. Прозванная скотинизмом, она гласит: чаще матерись, порти воздух — и ты попадешь в рай (как вы помните, папа и мама не знали, откуда на самом деле им звонила дочурка). Авторитет Спенсеров, являющихся "эталоном волос, зубов и человеческого потенциала для всех и вся на свете", способствует быстрому распространению учения.

(отправить Богу смс или пожить в раю — возможно все!)

"Запретных выражений не существует. Все блаженно улыбаются, словно неуязвимые для оскорблений. Поймав на себе взгляд Кресента, они радостно поднимают в ответ средний палец. Оглушительно сигналят машины. Улыбки слепят. Каждый торжествует, что попадет в рай, если, конечно, будет усердно браниться.
Водитель выпускает облако кишечных миазмов, которое мгновенно заполняет салон зловонием застойных кишок.
— Душевно, — говорит Кресент Сити, глубоко втягивая воздух. — Ангел Мэдисон возрадуется.
— Аромат спасения, брат, — отвечает шофер. — Вдыхай полной грудью!" ("Обреченные").

Мэдисон в ужасе и пытается остановить родителей. В качестве шутки такое сойдет. Но серьезность, с которой действует героиня, вызывает недоумение, поскольку и без сквернословия мир живых не отличается благочестием. Достаточно взглянуть на саму малышку Мэдди, которая грешит во всем, кроме одного: не использует в блоге эмотиконы.

Вместе с тем Чак Паланик остается Чаком Палаником, умным, наблюдательным и ироничным. Несмотря на тотальное провисание сюжета и неадекватность героев самим себе, я бы рекомендовала "Обреченных" любителям творчества писателя. Начинать с этого романа знакомство с Чаком — нет, не стоит. Но на полке давних поклонников его таланта он найдет свое место. В "Обреченных" достаточно черного юмора, вроде того, что физическое тело — "единственный шанс заполучить реально крутую татуху". Достаточно метких наблюдений и подтрунивания над повальной готовностью людей отложить жизнь на потом, на "когда я окажусь в раю". Достаточно, скажу так, самого Паланика — его панк-литературы с героями-социопатами, которым писатель объясняется в искренней любви:

"Люди, чья семейная жизнь удалась, не садятся на корабль и не плывут на Аляску или Галапагосы. Они не уходят от любящей родни и не запирают себя в мастерских или студиях. Ни одна душевно здоровая персона не будет а-ля Мария Кюри подставляться под радиацию до тех пор, пока не облучится насмерть. Цивилизация — это условия, которые асоциальные личности создают для остального успешного, беспроблемного и семейно-ориентированного человечества. Только неудачники, несчастные и отвергнутые, станут дни напролет сидеть в засаде, чтобы понаблюдать за брачным поведением саламандр. Или изучать кипение чайника.

Авангард в любой области состоит из одиночек — нежеланных и не имеющих друзей. Всякий прогресс — результат труда непопулярных" ("Обреченные").

По сути, вся проза Чака Паланика — окно в мир асоциальных одиночек, клинически неспособных идти со всеми и потому прокладывающих новые пути. Иногда эти дороги ведут в Атлантиду.