Владимир Александрович Шаров родился в семье писателя Александра Шарова (Шера Израилевича Нюренберга). Окончил математическую школу в Москве. С детства был окружен писателями, представителями интеллектуальной элиты. В память ему запали долгие беседы за общим столом знакомых отца, побывавших в лагерях ("я вырос среди разговоров о жизни, которую сам не застал, которая вспять продлила мою собственную больше чем на полвека"). Хотя сталинские репрессии были позади, новых проблем избежать не удалось. После того, как Александр Шаров подписал несколько писем в защиту "неправильных" людей, его почти перестали печатать. Сын тоже оказался среди изгоев после того, как возглавил стихийную студенческую забастовку во время поездки "на картошку". Юношу выгнали из института, и некоторое время он не мог не только возобновить образование, но даже устроиться на работу хотя бы грузчиком. Пришлось помотаться по археологическим экспедициям. Потом судьба забросила Шарова-младшего в Воронеж, где он не без проблем, но все же поступил на заочное отделение исторического факультета местного университета. В 1977 году Владимир окончил вуз, позже защитил кандидатскую диссертацию.
В 1979 году состоялся его литературный дебют ─ в журнале "Новым мир" были опубликованы его стихи. В 1991 году в журнале "Урал" вышел дебютный роман Владимир Шарова "След в след. Хроника одного рода в мыслях, комментариях и основных датах ". Исследуя драму русской истории ХХ века, писатель творчески переосмысляет ее и создает альтернативную историю и даже "альтернативную религиозность" России. Оттого среди читателей и критиков Шаров заслужил славу интеллектуального провокатора. Вольное обращение с историческими фактами Шаров объясняет тем, что для людей, о которых он пишет, важна не официальная хроника, а совсем другие события и детали. Они живут в мире, в котором считают Россию новой "Землей обетованной", а себя ─ избранным Божьим народом. И для них социальные и политические коллизии равнозначны тому, что Господь отвернулся от православного государства. Именно в описании этой трагедии, подчеркивает Шаров, он и соблюдает скрупулезную точность.
Творчество Шарова литературоведы определяют как "постмодернистский квазиисторизм", однако сам писатель настаивает на том, что работает в жанре модернизма.
***
Из интервью "Частному корреспонденту", 2009: "В писательской работе есть много странного. Для далеко не главного персонажа романа «До и во время», заведующего отделением геронтологии психиатрической больницы им. Ганнушкина, мне нужна была нейтральная еврейская фамилия. В нашем доме жил драматург Крон. А у моей мамы был близкий друг — физик Фельдман. Я объединил фамилии, получился Кронфельд. Написал роман, его издали. Я часто пишу о тех местах, где не был, и о тех людях, которых не знал. А потом в каком-то смысле отдаю долги, еду туда, смотрю, проверяю себя. Однажды в библиотеке я взял том русско-еврейской энциклопедии, она мне понадобилась для какой-то справки. Вообще еврейских фамилий немного, и на некоторые было чуть не по сотне персоналий. Я попал на «К», промахнувшись (надо было «И»). Увидел фамилию Кронфельд, удивился, что в словаре только один человек с такой фамилией, и начал читать.
Выясняется, что и в самом деле был такой известный врач-психиатр. В Германии в 1932 или 1933 году он поставил Гитлеру диагноз «паранойя», вскоре был объявлен врагом рейха, бежал в Швейцарию, но политического убежища там не получил и уехал в СССР. В России его хорошо приняли, сделали заведующим геронтологическим отделением как раз в Ганнушкина, только время другое — 30-е годы. Далее история мрачная. В 1941 году, когда немцы стояли под Москвой, большая часть начальства срочно эвакуировалась. За Кронфельдом и его женой как за личными врагами фюрера тоже должна была прийти машина. Но время шло, а никто не приезжал. Кронфельд вместе с женой поднялся в свой кабинет, и там они оба покончили с собой. А ещё через час машина всё-таки пришла. Такие совпадения литературы и жизни для меня необъяснимы. Эта история совсем трагическая, в других, не таких страшных случаях я думаю, что, может быть, это свидетельство того, что, сочиняя, я не сильно всё искажаю".
