Назад к книге «Армагеддон. Часть 2» [Кир Николаевич Неизвестный]

Армагеддон. Часть 2

Кир Николаевич Неизвестный

Человечество осваивает космос семимильными шагами: на Луне уже есть база, активно осваивается Марс. На Меркурии действующая лаборатория по гиперпространственному перемещению. Разрабатываются недра самых крупных астероидов, строятся станции-сферы Бернала. Но на каком-то этапе с поверхности Луны, вместе с грунтом, приносится штамм нового вируса. Им заражается вся планета. Ученые ищут лекарство от инопланетной болезни. И у них почти получилось. В это же время, сектанты "Атума" взорвали Луну, а китайские ученые проводят неудачный эксперимент по перемещению в гиперпространстве манекена, отчего Меркурий превращается в черную дыру. От нового лекарства у "условно выздоровевших" развиваются неизвестные мутации, превращающие людей в монстров. В попытке защитить оставшихся не мутировавших людей, правительствами стран принято решение уничтожить крупные города ядерными ударами. Сопротивление мутантов было почти сломлено. Но после стало только хуже....

Кир Неизвестный

Армагеддон. Часть 2

Кир Неизвестный

глава 1.

a

deo

. (ей-богу)

Боялся ли он крови? Конечно, нет, её было столько в его жизни, что её вид воспринимал, как и все остальное – она была. Но вот потом, после того, как проходили те события, что становились причиной её появления – Гену охватывал ужас. Как сейчас, очередная паническая атака. Он прекрасно понимал, что те существа, которых они оставили лежать убитыми там, в кинозале, уже не были людьми, но это не отменял факта убийства. И снова участвовал в этом. Хотя, еще тогда, в тридцатом, сказал себе, что последний раз, что никогда и ни за что он больше не ввяжется в подобное. Но вот случилось снова. И как тогда, его оправданием стало доступное объяснение – «Либо мы, либо нас». И снова вышло так, что мы. Хорошо ли так было? Да. Он снова остался жив и даже не получил ни одной царапины. Как, впрочем, до этого не заразился смертельным вирусом, не угодил под бомбардировку, потому что жил в том месте, о котором редко вспоминали. И вообще, ему очень повезло в последнее время. Не то, что многим – мертвым, умирающим, мечущимся в безумии зараженным. Он жив и это лучшее на сегодня. Только не понятно, почему же так хреново! Почему его так трясет от панической атаки? Столяров яростно ударил обухом топора, измазанным синим, в пыль грунтовой дороги. Поднятое облачко лениво поплыло подхваченным легким бризом. В природе был конец октября, но из-за того, что произошло с Солнцем, теперь стояла июньская жара. И такая погода обещала продержаться, как минимум, до полного исчезновения человечества.

Столяров потрогал бицепс правой руки – он был тверд и не дрожал, потом тоже самое с левой рукой и в ней не ощутил дрожи. И ни один мускул не дрожал – его тело было готово к борьбе, к тому, что было так привычно для него предыдущие двенадцать лет. Дрожало где-то в груди, внутри него самого. Это никак не прощупывалось, ничем не выдавалось. Как с остальными эмоциями – твердый взгляд холодных голубых глаз из-под густых бровей, выдающаяся надбровная дуга и волевой подбородок. Все в нем говорило о решительности и не уступчивости, Столяров всегда был готов к любому развитию ситуации. Но не сегодня. Может быть от того, что в тех монстрах он все же сумел разглядеть нечто человечное?

– Готов? – Появившийся Иван на крыльце их поселкового кинотеатра тоже был не весел, хмурился. Столяров кивнул головой. – Тогда вставай и пошли. К Анатоличу. У него сейчас должны быть все наши.

Гена поднялся со ступеней, отряхнул джинсы от придорожной пыли, окрасившей их синий цвет серым, отчего, таким обыденным движением, создал, словно жизнь из закрутившихся песчинок и с трудом сдержал, чтобы не крякнуть. Поднял оба своих топора, оглядел их перепачканные рукояти, словно видел их в первый раз, закинул на плечо и двинулся в сторону трактира. Потом, словно опомнившись, обернулся и спросил Ивана:

– Где Сэм?

– Он там. – Иван, кивнул в сторону болтавшейся на одной петле двери входа в темное помещение кинозала. – У него разговор. – Как то странно получилось эта фраза у Ивана, словно бы он сказал простую вещь, а имел в виду что-то