Штосс / Отец

Павел Юрьевич Беляев

Михаил Юрьевич Лермонтов

Классное чтение

Реальность сложнее закономерностей, которые можно просчитать по формулам. Это знали классики. Это знают современники. На страницах этой книги раскрываются мистические тайны, которыми владел Михаил Юрьевич Лермонтов и владеет Павел Беляев. Перед глазами читателей разворачиваются картины, словно пришедшие в подлунный мир из страшного сна человека, пребывающего на границе были и небыли.

«Штосс» – классическая повесть об аристократе Лугине, который поддался английскому сплину и начал сходить с ума от тоски. В его голове всё настойчивее звучит загадочный голос, повинуясь которому, он находит квартиру бывшего штатского советника Штосса и селится там, чтобы по ночам играть в карты с бывшим владельцем – большим любителем временами покидать свой портрет.

«Отец» – история, вышедшая из-под пера современника. Семья, которой не повезло очутиться в ночном лесу в карете со сломанным колесом, вынуждена спасаться от ужасов, таящихся в темноте, на случайном постоялом дворе. Но в этом позабытом богом месте их ждет не покой и избавление от ночных страхов, а воплотившийся наяву кровавый кошмар.

Михаил Юрьевич Лермонтов

Штосс

© Беляев П. Ю., 2022

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2022

© ИП Соседко М. В., издание, 2022

Михаил Юрьевич Лермонтов

Штосс

I

У графа В… был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер. Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; все шло своим чередом; было ни скучно, ни весело.

В ту самую минуту как новоприезжая певица подходила к роялю и развертывала ноты… одна молодая женщина зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату, на это время опустевшую, На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое, правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли.

– Здравствуйте, мсье Лугин, – сказала Минская кому-то, – я устала… скажите что-нибудь! – и она опустилась в широкое пате возле камина; тот, к кому она обращалась, сел против нее и ничего не отвечал. В комнате их было только двое, и холодное молчание Лугина показывало ясно, что он не принадлежал к числу ее обожателей.

– Скучно, – сказала Минская и снова зевнула, – вы видите, я с вами не церемонюсь! – прибавила она.

– И у меня сплин! – отвечал Лугин.

– Вам опять хочется в Италию? – сказала она после некоторого молчания. – Не правда ли?

Лугин в свою очередь не слыхал вопроса; он продолжал, положив ногу на ногу и уставя глаза безотчетливо на беломраморные плечи своей собеседницы:

– Вообразите, какое со мной несчастие: что может быть хуже для человека, который, как я, посвятил себя живописи! – вот уже две недели, как все люди мне кажутся желтыми, – и одни только люди! добро бы все предметы; тогда была бы гармония в общем колорите; я бы думал, что гуляю в галерее испанской школы. Так нет! все остальное как и прежде; одни лица изменились; мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны.

Минская улыбнулась.

– Призовите доктора, – сказала она.

– Доктора не помогут – это сплин!

– Влюбитесь! (Во взгляде, который сопровождал это слово, выражалось что-то похожее на следующее: «Мне бы хотелось его немножко помучить!»)

– В кого?

– Хоть в меня!

– Нет! вам даже кокетничать со мною было бы скучно, – и потом, скажу вам откровенно, ни одна женщина не может меня любить.

– А эта, как бишь ее, итальянская графиня, которая последовала за вами из Неаполя в Милан?..

– Вот видите, – отвечал задумчиво Лугин, – я сужу других по себе и в этом отношении, уверен, не ошибаюсь. Мне точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти, но так как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке кстати трогать неко