Джинсы, стихи и волосы

Евгения Борисовна Снежкина

Самое время!

События романа разворачиваются в 1987–1989 годах. Московская школьница Александра пишет стихи и задает взрослым неудобные вопросы. Одноклассники ее травят, но на ее стороне влюбленный в нее старшеклассник Миша. Саша стремится найти таких же, как она, не похожих на других, людей, знакомится с поэтами, хиппи, диссидентами, люберами, милиционерами, заново открывает для себя дом, в котором жил Михаил Булгаков, Арбат. Она становится свидетельницей и участницей знаковых культурных событий того времени – премьеры фильма Сергея Соловьева «Асса», первых выступлений уличных поэтов, первых публичных перформансов. Противостояние героини со школой приобретет политический характер. Ровесники героини сравнят жизнь, в которой выросли они, с той, в которой взрослели их родители. Но некоторые реалии тридцатилетней давности возвращаются, так что и люди постарше вспомнят себя в возрасте Саши. И вспомнят годы, когда страна стояла на пороге свободы и без сожаления прощалась с прошлым.

В книге присутствует нецензурная лексика!

Женя Снежкина

Джинсы, стихи и волосы

Мы вышли из тумана на открытую местность.

Очень многое складывалось в нашу пользу.

    А. А. Дельфинов «Поколение щели»

Глава первая

1

Спрятаться на большой перемене можно только в двух местах: библиотеке, которая сейчас была закрыта, и в пионерской комнате. Уже несколько уродов толкнули меня плечами так, что чуть-чуть не полетела с лестницы. Но, в общем, если немножечко собраться, смотреть под ноги, не обращать внимания на тычки, то с третьего этажа добраться до пионерской комнаты все-таки возможно.

Старшая вожатая на это время фиг знает, куда убегает – может, общаться со своим женихом, может, в учительскую, может, в магазин, но комната на переменах обычно открыта и без присмотра. Добралась и забилась в любимый закуток между книжным стеллажом и знаменем дружины. Спрятаться там и почитать книжку – самое безопасное.

Вот и сейчас – дойти, зарыться в страницу. Правда, я разрывалась между двумя желаниями – еще раз перечитать главу одной книги, которую знала уже наизусть, или подумать об оленях и дождях.

Олени и дожди. Олени и дожди. Что-то в этом такое вытанцовывалось. Какие-то вибрации начинали колебать пространство между нёбом и горлом. В этом году как будто какая-то железа начала работать. За лето слабость рифмовать все на свете превратилась в острую потребность складывать слова, и эта сила спрессовалась, переродилась в нечто материальное, внутренний орган, который заставлял писать стихи. Они писались пачками, томами, километрами. Иногда даже рука уставала, а они все писались и писались, потому что единственным способом избавиться от них было их записать.

И вот что-то там у них случилось, какое-то электричество между оленями и дождями. Что-то пришло в движение. И теперь они будут цокать и капать у меня в голове, пока я их не запишу. Это даже хорошо. Если сконцентрироваться на словах и вибрациях, они помогают пережить каждый день в школе и игнорировать уродов, которые норовят стукнуть локтями.

Дожди куда-то летели, олени куда-то рвались… И рвались они в загадочную фразу «Бог умер в прошлый четверг». Ага. Оленям туда точно не надо. Значит, олени могут подождать.

И тогда я взяла книжку и начала перечитывать ту самую главу заново. Внимательно рассматривать каждую букву, как будто сам шрифт сможет помочь мне ответить на вопросы, которые я мысленно в нее кричу.

Собственно, книжка в доме появилась совершенно случайно. Ее папа привез из Афганистана – в одной коробке с антологией японской прозы, сказками «Тысячи и одной ночи» и трехтомником Мариэтты Шагинян. Папа не очень умеет выбирать книги. У этой на обложке был нарисован американский флаг, а автора звали Генрих.

И там, буквально на первой странице (а предисловия я никогда не читаю), я обнаружила свидетельства: оказывается, они существуют. Где-то там в неизвестном Нью-Йорке живут мужчины и женщины, которые носят длинные волосы и браслеты, презирают размеренную жизнь, в которой после школы человек обязательно идет в институт, а после института на работу. Там ес