Вишнёвый луч

Елена Вячеславовна Черникова

Древняя, как жизнь, ироничная, как мужчина, таинственная, как женщина, – некая мудрая сущность вещает каждый вечер перед собственной соседкой. Это странно, это завораживает, но поначалу кажется просто учением о власти.

Страдающий острой кратофилией политик тоже пытается постичь учение, но его гордыню лечат хирургическим путем.

Любовь и смерть опять спорят за власть над умами.

Удивительное сочетание трагического и смешного вновь изумляет читателей романов Елены Черниковой, всегда причудливых, как правда.

Елена Черникова

Вишнёвый луч

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Из всех прославляемых людей более всего прославляемы главы и учредители религий. Почти сразу же за ними следуют основатели республик или царств. Несколько ниже на лестнице славы стоят те, кто, возглавляя войска, раздвинули пределы собственного царства или своей же родины. Потом идут писатели.

    Никколо Макиавелли. «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», глава Х

Джованни поставил точку. Утро. Бессмертная книга дописана.

Вишнёвый луч пробежал по бумаге, проверяя грамматику вечности: отлично.

Мария знала, почём грамматика, но заживо была замужем Мария. Молчит Мария: умерла, конечно.

Секретный посланник, дипломат и любовник, поэт и юрист, ловкач, толстяк и балагур Джованни убил Амура на могиле Марии Аквино.

Молчит разбитое сердце Джованни.

Благословенно ли молчание сердца?

Сердце Джованни вымуштровано безответной любовью, тело колесовано желанием. А душа безысходного любовника всегда становится лёгкой добычей литературы.

Безмолвие сердца рождает величайшие искусства.

Не отвлекайте поэта любовью, пока он перелицовывает вселенную: осердится – и перепишет Библию.

На похоронах юриста и дипломата, папского порученца и поэта Джованни безмолвно звенели ангелы, бронзовыми каблуками топотали демоны, истошно выли капуцины, смущённо прятались чернильницы, разбрызгивая запальчивые прозрачные буквы. Соитие горя с музами, спецрепортаж о невыплеснутой нежности. Из бравурных недр. Весело, страшно, больно, вольно. Когда клобукане, претерпевая свои комканные вожделения, велели Джованни отречься, ибо говорящая женщина в его книге выглядит как человек, он расхохотался: вырваться из бочки – нужны крепкие ножки. Ведьма-фри. Бормотанье площади. Ликующая площадь оргиастична. Ему объяснили.

Фри. Вольно. Скоро взойдут жаренные в масле площадей ведьмы. Джованни отрёкся. Поздно.

Густо-вишнёвые буквы зябко подрагивают в утренних лучах, привыкая к новому порядку вечности.

Отлично, – усмехается Джованни, затворяя калитку Эдена. – Мои буквы уже танцуют. Живые. Из бочки я вырвался.

…Что вы сказали? Не понимаю.

Любовь? Никогда.

Чума? Чепуха.

Мария? Графиня?

Синьора, займите своё место в веках и не путайтесь под ногами.

Женщина за малахитовой дверью

– Стыд жгуч, ибо он – мгновенное и довольно верное, но гордынно преувеличенное понимание своей оплошности. Стыд характерен для грешных натур, – грозно говорит бабушка. Порой она яростная.

– Ну вот, опять всё не как у людей, – вздыхаю, чувствуя: наддаст.

И точно.

– Особенно греховен девичий стыд, – сообщает бабушка. – Эти рефлекторные вспышки щёк и прочие проявления осведомлённости в том, что мужчина может и ему – можно. Ненавижу стыдливых девочек; они паскудно грязны.

– Новости за неделю, – ещё терпеливее вздыхаю я.

– Пусть её щёки румянит морозец, а не стыд от превентивной осведомлённости, – полагает бабушка. – Самые мерзкие твари, хоть и сотворены, конечно, и надо любить их. Пожалуйста: люблю. Но ненавижу их стыдливость. Душевная физиология. В России, особенно в этом веке, не должно быть места подобным грехам.

– А каким грехам должно быть место?

– Уместные грехи! Сказанула. Я не сильна